Мысленно, также и негромко вслух попрощавшись, наконец, с многовековым, единственным и неповторимым «Святым Ричардом», находившимся под пристальной и заботливой опекой нынешнего своего директора вот уже пять лет, Аллессандро, приготовившийся, наконец, стать собой, тем самым Аллессандро, а не директором, в обществе близкого друга, обратил свое внимание уже теперь всецело на все того же Даниэля, уже не учителя, а просто Даниэля…
Они видятся каждый день в коридорах школы во время перерывов между занятиями, а во время обедов и ужинов, если встречаются в столовой, то, если вокруг директора не скачет молодой стажер, задающий вопросы, они непременно садятся вместе, да и остаются еще некоторое время обсуждать насущные вопросы после совещаний. И как так вышло, что в данный момент Аллессандро не уследил за своей точкой зрения, направленной на друга, но она определенно легла как-то странно, под совершенно иным углом, нежели обычно – при взгляде в это чистое и спокойное мягкое лицо, скользнувшее совсем рядом, перед носом, когда Даниэль забирал у директора из рук сумку, Аллессандро слегка сдвинул брови в печальном жесте, надеясь рефлекторно, что очки не выдадут этого – в его памяти всплыло все детство, все те тихие деньки, проведенные тогда в компании этого Даниэля-мальчика… Он и сейчас кажется мальчиком, тем самым, заботливым, приветливым, хотя и безумно упрямым. Интересно, он помнит?
Перед тем, как сесть в машину, с благодарностью кивнув другу, Аллессандро поспешил снять с себя верхний плащ – усаживаясь, он бросил его несколько скрученным на заднее сидение, – на нем итак было надето черное длинное зимнее кожаное пальто с меховой подкладкой, но поездка обещала быть долгой (все-таки Берлин и Лихтенштейн друг другу не ближний свет, хотя и не далекий), посему замерзать в машине им с Даниэлем точно не придется.
Услышав мягкую и заботливую реплику друга о необходимости пристегнуться Аллессандро лишь пренебрежительно в шутку усмехнулся, но ослушаться совета владельца машины он не мог – в конце-концов, в чужой монастырь… Немного покопошившись и подстроив кресло под себя, Аллессандро мог наконец расслабиться и вытянуть ноги – всё-таки, с его ростом приходится ломать некоторые привычные реалии и удобства мира, – и лишь после этого – пристегнуться.
– Может, ты и прав. В тебе я уверен, но дураков на дороге много, – мягко улыбнулся мужчина, снимая, наконец, очки и бросая их сложенными на бардачок, поворачивая взгляд к севшему за руль, – Спасибо за заботу.
Произнеся последнее, Аллессандро широко улыбнулся Даниэлю. Наконец-то они были одни и ничто им не мешало говорить о том, о чем им хочется и делать то, что вздумается. Уже сейчас Аллессандро дрожал от нетерпения: хотелось как можно скорее оказаться в немецкой столице, и в суете большого города, наконец, забыться и ненадолго утонуть, залечь на дно, ибо там неважно, кто ты – простой разнорабочий или директор одного из престижнейших учебных заведений Европы… Думая об этом и не забывая о том, что наслаждаться этими благами он едет не один, а с Даниэлем, Аллессандро, откинувшись на спинку сидения, прикрыл лицо рукой, сняв с нее в мимолетном движении перчатку и прикрыл глаза – если он уже сейчас думает так широко обо всем происходящем, то, что же ждет их обоих там, в Берлине?..
– В любом случае, один бы я не поехал. Спасибо тебе еще раз, моя радость.

=================================================================

Зная Даниэля, Аллессандро вполне ожидал в подобной ситуации шутки от товарища, и не засмеяться не смог, узнавая снова в близком друге того самого заводного и сильного светлого мальчика из детства – веселого и упрямого, благодаря чему неспособного отступить, – образу которого сейчас, с высоты стольких лет, когда им обоим уже под сорок, в сознании и памяти Аллессандро подпевает светлая и сочная цветущая весна… Так они и были в детстве – весна и ее солнце.
В их дерзкой детской компании, когда кровь на детских щеках играла куда чаще и хлеще, чем сейчас на огрубевших мужских скулах, именно Даниэль был ее красочной душой, нежели Аллессандро. Именно Даниэль был той самой весной, прогонявшей зиму прочь, когда солнце неслось за ним, едва ли набирая те же темпы; именно Даниэль был незаменимым чудесным Санчо, умевшим поддержать мечты и идеи господина и вовремя спустить его на землю с небес, если Аллессандро – уж больно мечтательным, хотя и бесстрашным Дон Кихотом. Сколько всего они прошли вместе, как солнце и весна… И сейчас, когда вновь нашли друг друга и их зима прошла, Аллессандро точно не верилось глубоко подсознательно, что они и вовсе разлучались на долгие годы… В конце концов, именно за сочно-зеленые, пропитанные весной глаза Аллессандро был готов многое Даниэлю простить, не только в их отношениях, но и в работе, что в принципе не свойственно Аллессандро как директору…
Тем не менее, на эту реплику Аллессандро не ответил. Ответ у него был, но он не стал прерывать течение той атмосферы, что весьма неторопливо возникала, цвела между ними. Аллессандро был готов признать, что сейчас ходит по облакам, ничего не чувствуя под ногами, хотя обычно он к этому не склонен – но, более того, он и не собирается пока искать твердую почву. Рядом с Даниэлем, в конце концов, это сделать непросто, несмотря на то, что без этого непривычно…
Они уже ехали по трассе, когда Аллессандро, выщелкивая на магнитоле какое-нибудь толковое радио, заметил, что от самых ворот «Святого Ричарда» их с Даниелем преследует солнце. Именно такое солнце, какое озарило Лихтенштейн на следующий день после смерти бывшего директора и какое озарило Флоренцию после похорон старика Джерри… Такое солнце, след от которого на хмурых зимних тучах был ярко-красным, рыжим и золотым. Аллессандро вновь ненавязчиво для себя вспомнил свое прозвище. Даже он, человек, мало верящий во всю эту мистику, был склонен вполне серьезно и объективно смотреть на связь его «второго имени» и соответствующих явлений…
***
Дорога уже подходила к концу, время клонилось неизбежно к ночи, и по приезде в Берлин стоило ожидать больших пробок. Но, на удивление мужчин, Берлин встретил их с весьма просторными дорогами, распростертыми объятиями и присыпав свой восторг небольшим снегопадом. Конечно, с нежно-любимой Аллессандро русской зимой европейское заснежье в сравнение не шло, но он был рад увидеть тот самый городской не одичалый снег… Полным-полно народу было на изобилующих торговыми лавками, магазинами и кафе, роскошно украшенных улицах – для Аллессаднро оказалось приятным сюрпризом то детское непередаваемое чувство, которое он испытал, когда здесь, наконец, уже сам праздник встретил его. Подумать только, он не был здесь всего несколько дней, а праздник уже озарил прекрасный город тысячами ярких разноцветных огоньков, и присутствие его ощущалось на каждом углу. Для Аллессандро это было большим подарком: в конце концов, праздновать, отмечать такие праздники в большом городе и в замкнутой крепости – разные вещи, хотя нельзя сказать, что каждый Новый год для Аллессандро скучен и до банального обыден, ибо нет праздника, какой бы он не запомнил – каждый праздник в жизни, каждый день единственен и необычен, неповторим.
Не стоило забывать и о том, что именно череда новогодних праздников предвещала и день рождения самого Аллессандро. Признаться честно, он всегда тайно очень гордился тем, что его день рождения на всю его жизнь связан с Новым годом: всегда в его день рождения наряжены улицы и люди, можно сказать, его день рождения вместе с ним празднует вся планета! И именно в его день рождения люди становятся благодетельными…
От искренней почти детской радости, вызывавшей на устах Алессандро не много-не мало добрую и мягкую улыбку, отвлекло прибытие их с Даниэлем к отелю. О машине по приезде к отелю в свою очередь беспокоиться не стоило: при отеле имеется весьма вместительная платная охраняемая стоянка, которая для гостей номеров люкс еще и предусматривала удобные места недалеко от выхода из отеля, и номер одного из этих мест Аллессандро передал Даниэлю, предъявив охранникам на въезде лишь паспорт.
– С прибытием, уважаемые пассажиры. Мы благодарим вас за использование услуг нашей авиалинии, – заслышав это, Аллессандро весело и с широкой улыбкой усмехнулся, отстегивая ремень безопасности и одевая на глаза темные очки. Выйдя из машины и благодарно кивнув Даниэлю, Аллессандро совсем забыл о плаще, оставленном на заднем сидении – он повернулся к зданию отеля, зрительно высматривая парадный вход – там их должен будет встретить швейцар, – в тоже время слегка покачиваясь и разминаясь на месте – его тело хоть и было привычно к малоподвижному образу жизни, но, все же, оно живое и имеет свойство затекать в таких местах, как шея, плечи, ноги и поясница. Когда же Аллессандро нашел главный вход, он тут же отвлекся, так как могучих широких плеч коснулось что-то мягкое и теплое. Аллессандро не сразу признал свой плащ благодаря этому теплу, чуть вздрогнув и немного резко повернув голову, обернувшись, когда плечи накрыли чьи-то бережные объятия. «Простудишься и заболеешь, – кажется, как насмешку воспринял Аллессандро, едва собираясь обиженно сдвинуть брови, но, – Кто же тогда поможет мне с домашним заданием?» – эти слова, их значимость и тон заставили блондина, резко выдернутому воспоминанием из реальности задуматься и прикрыть глаза… Подумать только, это было так давно, а тело все еще помнит и напоминает… Как в детстве, чтобы друг не заболел, Даниэль едва ли не одеяло был готов принести из дома в школу и укрыть им Аллессандро, дабы тот ни в коем случае не заболел, хотя и сам не отличался большим здоровьем! И тот факт, что они были друзьями, общаясь на совсем разных языках… Они были детьми и общались на своем особом языке, ни слова из которого теперь уже не вспомнят, будучи взрослыми.
Мягко улыбнувшись другу и уже плавно повернув к нему лицо, Аллессандро, вздохнув грудью, полной ностальгической тоски по прошлому, ответил ему все на том же итальянском, правда, словами далеко не из детства, в котором после подобных слов Аллессандро был совсем обезоружен и просто не имел права заболеть, а уже из подросткового возраста, когда они были в старшей школе – «Кто же мне принесет его, учитывая, что обломившаяся ветвь старого дерева под моим окном давно заметила, как мы с тобою выросли?» – одарив Даниэля нежным и горящим, ставшим юным взглядом, Аллессандро этими же глазами и намекнул, что гораздо более безопасно от мороза им будет уже в номере. Что ж, Даниэль всю дорогу вел машину и был ответственен за дорогу – Аллессандро, теперь же, берет на себя командование над путем до ключа от их номера и непосредственно до его порога. Взяв свою сумку, Аллессандро смелым быстром шагом направился к главному вестибюлю, где их с Даниэлем уже ожидал швейцар.
***
Как и всегда, фортуна улыбалась доброжелательной улыбкой молоденькой девушки-администратора за ресепшеном тем, кто заранее позаботился о бронировке номера – процедура заполнения анкет и последующей регистрации не заняла времени больше, чем и осмотр, тем временем, их с Даниэлем багажа – ключи и карты гостей, а также предварительный счет и талоны на багаж чирикающая перед двумя весьма импозантными мужчинами девушка выдала им как смогла быстро – через полторы минуты после сдачи заявлений. Оказалось, что Аллессандро уже не первый раз является клиентом Ритц-Кэлтона, посему портье, несший вещи и провожавший мужчин по лифтам и коридорам до их номера, хоть и был настроен дружелюбно, все же остался скуп на слова и иснтрукции по правилам отеля вплоть до самого порога номера, подавленный, явно, спокойствием блондинов, будто бы они возвращались к себе домой. В самом деле, обстановка в отеле была весьма уютная и располагающая – все было оформлено в блестящем высоком стиле, напоминавшем и барокко и модерн одновременно: богатый изысканными орнаментами интерьер изобиловал бежевыми, розовыми, древесными, шоколадными и золотыми цветами; мебель даже в коридорах была в тканевой обивке; в коридорах красовались дорогие фарфоровые вазы явно ручной работы и стены украшали замечательные картины в богатейших рамках… В общем, обстановка очень изысканна.
Не сказать бы, также, что администрация сильно косо смотрела в принципе на мужчин, которые заселяются в один номер, пусть и двухместный… Но, черт возьми, с двуспальной постелью… Нет, серьезно, Аллессандро сильно рисковал спалиться, если бы им с Даниэлем не приходилось в юные годы спать вместе, вдвоем в обнимку. Но он заказал такой номер безо всякой задней мысли…
Наконец, ушей коснулся обыденный, но столь желанный вот уже полдня звук захлопывающейся двери. Мысленно можно было с облегчением вздохнуть: наконец-то они на месте и одни.
– Ну-с, господа, с новосельем! – сняв с глаз очки, улыбнувшись, Аллессандро, расстегивая на плаще позолоченный аграф и, изящно стянув белый огромный лоскут теплой ткани с подкладкой, как бы невзначай задел рукой выключатель света, отчего темное помещение залилось ярким, почти слепящим светом, какой ударил даже в глаза Аллессандро, который всю жизнь любил свет, когда его много… Ожидания основного заказчика оправдались и номер оказался оформлен и обставлен не менее изысканно, чем коридоры отеля, а то еще и богаче: к привычному цветовому набору добавились изумрудный и белый; мебель казалась еще мягче и удобнее за счет правильно подобранных цветовых сочетаний; помимо мебели номер украшала всевозможная благоухающая зелень в горшках, дорогие картины и прочие интересные аксессуары на столах и комодах, вроде не слишком яркого дополнительного света, ваз и прочего, даже на журнальном столике в гостиной валялись, как дома, глянцевики… Издалека понятно, что между отелем и его постоянным гостем царит полное взаимопонимание и доверие. В самом деле, от такой роскоши ошалеть можно…
Повесив свой плащ и пальто на вешалку, сняв обувь (оставшись в носках), стянув заодно верхнюю одежду и с плеч Даниэля, пока тот осматривался, Аллессандро, проходя мимо друга в гостиную апартаментов, бросив немного небрежно на одно из кресел сумку с вещами, повернулся к Хайду, разведя показательно руками в стороны и улыбаясь несколько задорно – «Ну что ж, на новом месте приснись жених невесте?» – произнеся это, Аллессандро тихо засмеялся, снимая с плеч и бросая на спинку того же кресла теплый шерстяной длинный джемпер белого цвета на больших пуговицах, под которым открывалась обтягивающая тело черная водолазка с высоким воротом и черные брюки, акцентом на которых был белый пояс средней ширины с серебристой пряжкой.
– А еще, кто не успел – тот опоздал, – неким задорным соперническим тоном провозгласил блондин, семимильными шагами улизнув куда-то в сторону клозета, оставив Даниэля одного на некоторое время.
====================================================================

С уходом солнца за горизонт как таковые исчезают тени, мир погружается в монотонную тьму. Но с изобретением человечеством искусственного света этот факт, к сожалению, незаслуженно утратил свою ценность, и тени теперь могут преследовать своего владельца круглосуточно.
Эта же философия касается и многих деяний человечества, которое само себе плодит проблемы. И если бы сейчас честный и светлый рыцарь с мечом и щитом, но очень наивный по современным меркам, Аллессандро, выключив воду, убрав таким образом посторонний шум, не услышал отрывок телефонного разговора своего друга, он даже бы и не предположил, что, оказывается, помимо их какая-то коварная тень отправилась вместе с ними сюда, в Берлин, на их отдых.
Белое полотенце, которым Аллессандро вытирал руки, под влиянием услышанных мужчиной нервно дрожащих слов «Вы угрожаете мне?», плохо, но все же доносившихся из уст Даниэля из гостиной, смялось и превратилось в руках изо всех сил прислушавшегося блондина в мягкий, но бесполезный ком. Это было еще не все, но Аллессандро уже понял, что это далеко не начало разговора, о чем уже начал жалеть, и, как у любого нормального человека, а тем более чьего-то друга, недобрые тени сомнений и даже искры тревоги закрались в его большое сердце. «Я рассчитаюсь с Вами, но впредь не потерплю подобных вольностей и угроз, и Вы должны будете навсегда исчезнуть из поля моего зрения, Отто», – «Вольности, угрозы? Отто, твою мать!? – смятение блондина разрасталось: увы, но как бы он ни был непредвзят ни к кому вплоть до самого себя, как человек своих праведных устоев, слыша подобное, за несколько мгновений он успевал начать метаться меж двух огней – то ли это Даниэль, которого он учил тому же, во что-то вляпался по причине того, что является упрямством воплоти, то ли это некий Отто, о котором Аллессандро больше склонен думать, что он совершенно незаслуженно достает его друга – Господи, Даниэль, неужели ты опять во что-то…», – давно уже Аллессандро так не думал, уверенный, что Хайд вырос и уже давно не попадает в поле зрения оферт, но, видимо, это путешествие в Берлин в своем дневнике он окрестит как «путешествие через машину времени», ибо обстоятельства окунают его все глубже и дальше в детство. «Я Вас ненавижу!», – не знай бы Аллессандро Даниэля так хорошо, он предположил бы, что все это шутка, поскольку подобные слова от импульсивного и экспрессивного Хайда можно было услышать даже в ходе разборок самого незначительного конфликта, но далеко не таким испуганным голосом… Бросив полотенце в первый же попавшийся угол на мраморной полке на стене, вслед за этими словами Аллессандро направился в комнату, даже не зная, что думать.
Переступив порог комнаты, Аллессандро застал Даниэля с мобильным телефоном в руках, причем несильно, но заметно дрожавших. В отражении в окне Аллессандро видел лицо своего друга, охваченное хорошо скрываемой, но все же тревогой, выдаваемой помутневшим взглядом. Видя подобное, Аллессандро насилу заставил себя собраться воедино и не распыляться на излишние тревоги, чтобы, как всегда, в первую очередь разобраться в ситуации, но… Ритмом его сердца сейчас явно владело беспокойство, блондин чувствовал, что, что бы ни случилось – друга в беде он не может оставить. Аллессандро глубоко вздохнул, приводя в порядок мысли, лицо и голос, стараясь снова быть спокойным.
– Даниэль? – пройдя через центр залы, Аллессандро встал за спиной у блондина. Рука на поясе, прямая спина, как и всегда, лишь вызывающая доверие глубокая заинтересованность в глазах, – Это, конечно, не мое дело, – Аллессандро искренне надеялся, что друг раскроется ему, хотя подслушивать и не хорошо, – но что случилось?
=====================================================================

Грустно было наблюдать, как Даниэль мечется. Слишком хорошо Аллессандро знал его для того, чтобы не увидеть это именно из-за отсутствующего лица. Мужчина вздохнул несколько с усмешкой – Даниэль больше напоминал сейчас нашкодившего ребенка, особенно, когда поморщился.
– Ты же не куришь, Даниэль, – строго и с наставлением, и с вопросом произнес Аллессандро, тут же, впрочем, пряча едва заметную улыбку. Он знал о заболевании друга, связанном с легкими, и портить здоровье в свое присутствие постарается не позволить. Но здоровье друга, пусть и волновало блондина, но в данной ситуации – меньше всего. Аллессандро больше интересовало, кто же этот некий Отто и чем же он угрожал Даниэлю, что даже этот вечно неунывающий упрямец опустил руки и повесил нос? Светлые изогнутые брови все ближе и ближе подползали к переносице, губы сжимались все теснее и теснее, становясь тоньше и тоньше, глаза становились темнее и темнее – лицо Аллессандро приобретало все более строгий вид совершенно независимо от него самого. За годы, проведенные на посту директора, Аллессандро не раз благодарил Высший разум разве что за свой высокий рост, который уже служил хорошим подспорьем для расстановки авторитетов в случаях с особенно строптивыми учениками, но для усмирения буйности которых еще не нужно было вызывать охрану; однако и помимо высокого роста в Аллессандро таится много «языковых приемов», понятных только детям, например, таких вещей, при помощи которых ученики Аллессандро хорошо различали, в каком профессор Древородский сегодня настроении – в том числе это было выражение его глаз и лица, о чем директор и сейчас не догадывается.
Всего за пару мгновений Аллессандро кардинально изменился в лице – всё же, на глубоком подсознательном уровне он открытый человек, и если обстановка на уровне инстинкта анализируется, как безопасная и спокойная, то эмоции сами вытекают наружу, пусть и в такой своеобразной форме.
– Да, слышал. Извини, – поймав на себе несколько двусмысленный взгляд приятеля, наконец, взглянув ему в глаза Аллессандро не на шутку заподозрил неладное. Неторопливо он сложил руки на груди, опершись бедром на спинку кресла, куда некоторое время назад бросил сумку и джемпер.
– Buono, supponiamo1, что все хорошо, – почувствовав руку друга у себя на плече, Аллессандро снова вздохнул и прикрыл глаза, будто бы смирившись, но в то же время продолжив:
– Тогда почему ты так нервничаешь? И разве хорошо, когда тебе угрожают чем бы то ни было? – голос Аллессандро был твердым, но не слишком строгим – он не хотел давить на Даниэля, он всего лишь пытался узнать и поговорить, – И как бы там ни было. Кто такой Отто? И на каком основании этот человек требует этого от тебя того, чего ты, как мне кажется, делать не хочешь, и при этом еще угрожает тебе? – с последней фразой в голове у мужчины взыграл пыл негодования, начавший кипятить кровь вокруг глаз, на щеках и на висках. – Вне зависимости от того, кто этот Отто, Даниэль… – Аллессандро покачал головой, прикрыв глаза. Когда он открыл глаза, к Даниэлю уже был обращен строгий, но в то же время обжигающе теплый, «заботливый» взгляд, несмотря на то, что исподлобья, – Я не стану мириться в твоей голове и твоих мыслях с обществом человека, который досаждает моему другу, а значит – мне. Если он не угомонится и позвонит еще раз, пока мы находимся здесь, Даниэль – трубку ты передашь мне. И меня не волнует, какие он выставляет ультиматумы, угрозы и какие у него связи – ты мой и я не дам тебя в обиду, – ни восклицаний, ни вопросов. Только чистые инструкции и почти приказ – «трубку ты передашь мне». Увы, но вопреки всему фразу Аллессандро произнес вдумчиво и с пониманием. «Ты – мой, Даниэль. И пусть хоть мир перевернется – я ногами и руками упрусь в небо и в землю и стану нашим Атлантом, но между нами ни при каких условиях ничего не изменится».
Разговор зашел о выпивке, услышав про которую Аллессандро сначала поморщился, качнув головой в сторону плеча. Ему показалось, что не в настроении он сейчас пить, особенно испытывая гнев. Впрочем… Голос Даниэля призывал, впрочем, как раз таки охладить голову. Охладить голову – это выпить что-нибудь холодное или со льдом. Вариантов много.
– Почему бы и нет, – впервые за эти несколько минут Аллессандро снова улыбнулся и даже усмехнулся с легкой иронией, одобрительно, – Можем спуститься в ресторан, заодно поужинать, если ты голодный. Что скажешь? – предложил Аллессандро, на удивление забыв во всей своей внутренней суматохе, что можно, в общем-то, во всяком случае напитки заказать и в номер…
====================================================================

Выслушав ответ Криса на свое заявление о том, что он без вопросов собирается вступиться за него, а не столько помочь, Древородский в какой-то момент был голов серьезно обидеться на Хайда.  С каких это пор искренние порывы Аллессандро оцениваются на уровне товарищеского долга, к которому призывает честь? И ладно бы это сказал кто-нибудь посторонний, «Но ты, Хайд…» Гневный пыл в голове у Аллессандро уже не находил себе места и не унимался – очень хотелось сказать об этом непосредственно Хайду, несмотря на то, что тот сурово впился, словно бы шипами от розовых стеблей, в Аллессандро взглядом.
«Ты прекрасно понимаешь, что я не бросаю своих слов на ветер, как бы они не звучали. Ты можешь понимать их, как хочешь, но мое слово всегда материально»…
Больших усилий стоило Аллессандро просто промолчать в ответ на нанесенное оскорбление – слишком уж не злой Аллессандро был человек, чтобы устраивать на почве скандал. Безусловно, было обидно, но право на чужую свободу Аллессандро признавал больше.
Один спускаться в ресторан Аллессандро не хотел, не так уж сильно хотелось есть, и, присаживаясь в это самое кресло, отпихивая бедром сумку, на немой вопрос блондина, пока тот заказывал выпивку, мужчина ответил кивком. Улыбка уже успела слезть с лица Аллессандро. Откинувшись на мягкую спинку и устроив руки на подлокотниках, сложив ногу на ногу, Аллессандро выглядел хмуро: опущенная голова, на лицо которой не падал свет, выглядела тяжело и грузно, глаза были прикрыты, брови – сдвинуты, губы поджаты. Аллессандро резко захотелось узнать, чего же это он не может дать Даниэлю такого, что может дать этот наглый уже по первому впечатлению Отто, о котором Аллессандро так ничего кроме этого и не знает. Узнать это было бы и неплохо – они не поддерживали с Даниэлем связь около десяти лет, а того пространства, какое дает школа, двум взрослым мужчинам слишком мало для того, чтобы после новой встречи восполнить в разуме все то, что съело за годы их разлуки друг для друга в характере и обстоятельствах время. Вот и сейчас, когда пространство вокруг Аллессандро и Даниэля стало гораздо шире, две волны хлынули друг на друга и столкнулись в схватке океанического масштаба – им обоим необходимо за короткое время не понять, что в  них изменилось, но и принять это, признать друг в друге… Аллессандро сохранил светлую память о том, как в юные годы они могли все доверить друг другу, и какой бы задира не пытался обидеть Даниэля за его школьные успехи, Аллессандро первым лез в драку, если это ничтожество смело и руку протянуть в сторону Даниэля…
Что же между ними изменилось? Вроде бы все неизменно, как было, но, в то же время… Почему в груди мечется какое-то странное чувство. Просто дикое рвение разнести этого несчастного Отто в пух и прах.
– Хорошо, извини. Если, по-твоему, я сделал это лишь из чувства долга – считай так, – не выдержав всей той бури мыслей в заболевшей голове Аллессандро устало выдохнул, откинув на спинку кресла теперь и головы, – Но если что-то случится, не забудь, пожалуйста, что я рядом. Я не дам тебя в обиду.
Нет, безусловно, отдавать долги – это честно… Что мешает признать это всегда проповедовавшему подобное отношение к чести Алллессандро в данный момент? «Ты мне нужнее, чем думаешь».
======================================================================

Терпение нынешнего директора «Святого Ричарда» многие журналисты, бравшие у него интервью, часто называли «поистине ангельским», судя по рассказам молодого руководителя, что при общении с детьми он никогда не спускается даже на крик. Корни подобного поведения молодой директор, на самом деле, видел глубоко в своем детстве, когда увлекся изучением так называемого «военного искусства». В конце концов любой конфликт – война, будь она маленькая или большая. В принципе, Аллессандро с детства испытывал к войне искреннее презрение, считая, что даже если она и приносит победившему желаемый результат, все же, кровавая цена ее никогда не будет оправданной. С возрастом Аллессандро окончательно стал пацифистом, сторонником мирного дипломатического урегулирования любых конфликтов, но глядя на мир «сквозь розовые очки», он никогда не забывал, что обязательно найдется баран, который на мир будет смотреть через прицел – этому нас учит и история на примере Наполеона или Гитлера… Все, кто более менее успел узнать директора за все те годы, что он преподает в «Святом Ричарде», немного лучше, удивлялись: как столь мирный представитель творческой богемы может настолько благосклонно и терпимо относиться к учиняющим в школе беспорядки дебоширам!? Но мало кто замечает и сегодня, что директор относится к ним с пониманием: пусть лучше они учатся реагировать и защищать себя сегодня, чем растеряются и наделают глупостей завтра…
И сейчас это «ангельское» терпение играло Аллессандро на руку. Несмотря на небольшую, но достаточно назойливую головную боль, Клементе не выглядел ватным и вполне внимательно слушал Криса, в ответ на слова благодарности лишь качнув отрицательно головой. Много лет у них не было возможности вот так поговорить один на один, а зная натуру Хайда, Аллессандро, на самом-то деле, и не надеялся, что разговор закончится так быстро, но и отнимать у оппонента возможность высказаться он не собирался. Ведь, едва только принесли выпивку, как Хайд за нее уже схватился – для Аллессандро это было не мудрено, обстановка ведь накалялась и он это чувствовал. Вот-вот Хайда должно прорвать, Древородский это прекрасно понимал. И, приняв из руки друга бокал и вдохнув аромат коньяка, согреваемого в ладони, Аллессандро, впрочем, сразу пить его не рискнул, решив несколько поберечь свой разум от смятения.
Но не успел Аллессандро опомниться, как Даниэль уже мягко приземлился ему по правую руку на подлокотник – Аллессадно неторопливо плавно повернул к блондину голову и, словно предчувствуя что-то не то, обезоруживающе уставился в зеленые глаза напротив, надеясь, что, если Хайд затеял поцелуй, это его остановит. Но, к счастью, не тут-то было! – в этот-то момент из уст Даниэля и хлынул тот самый ожидаемый поток слов и эмоций, обрушившийся на Аллессандро тяжелой и хаотичной то ли ледяной, то ли вулканической лавиной:
– Ты сейчас так героически принялся меня защищать, буквально как в детстве, помнишь? Только знаешь, что, Аллессандро, я больше не верю ни единому твоему благородному слову. Да, ты рассуждаешь правильно, следуешь принципам чести и совести. Но скажи, чему ты следовал, когда за пять лет впервые пригласил меня выбраться из "Святого Ричарда" вдвоем? Тебе было плевать на меня и мои проблемы, когда я уехал в Германию, и мы практически не знались, когда я поступил на работу в твою школу, ты и взглядом меня не удостоил. – Услышав это, Аллессандро скептически чуть отвел в сторону голову, уставившись на Даниэля недоверчиво исподлобья. Впрочем, зря он это сделал, поскольку за одно мгновение ему пришлось вложить в свое бездействие немалые усилия – просто, чтобы не сдвинуться с места, когда уста Хайда приблизились к его уху, – Что же изменилось, дорогой? Не оскверняй мои детские воспоминания, в которых мы друг для друга были всем... – И даже после этого бы терпение Аллессандро столпом мировым стояло, не покачнувшись, если бы несчастный Крис не совершил следующую дерзость, спустившись перед блондином на колени и коснувшись паха. Аллессандро непроизвольно вздрогнул – даже сквозь одежду чужие руки не трогали его там уже давно, и даже такое мелкое прикосновение тело воспринимало как что-то забытое, новое на данный момент. – И как же ты собираешься защищать меня от Отто? Отправишь в монастырь как невинную девицу? Собственно говоря, ты уже сделал нечто похожее, но, подозреваю, цель преследовал иную. Профессиональную. Ты никогда бы не вмешался, узнай бы, что некоторые делают со мной не самые лицеприятные вещи, потому что тебе пле-вать. Ты намеренно не замечал инициативы, исходящей от меня, ты меня игнорировал и презирал. За то, что я отсасываю мужикам, да? Твои эстетические чувства яро противятся такому, да, дорогой? – Весь этот прямой шквал болезненных свинцовых пуль, обрушившийся на Аллессандро, грозил вот-вот закончиться. Аллессандро, думая обо всем об этом, был, все же, готов спокойно и тихо ответить на все эти вопросы… В конце концов, Даниэль в его жизни – не последний человек, и он имеет право знать правду… Даже если эта правда – исповедь о робости Аллессандро, проявленная по отношению к Даниэлю. Пряча нос за хрусталем бокала, отведывая, наконец, коньяк, Аллессандро понемногу уже обдумывал ответ, как вдруг…
– Ты же все страдаешь по своей шлюшке, я прав? Кретин, – последняя фраза из всего потока прозвучала как пущенная Древородскому в рот или в висок тяжелая свинцовая пуля…
Надо сказать, что более ничего после этой фразы Аллессандро не видел и не слышал, зажмурившись, будто бы от горечи коньяка. Он медленно отставил бокал с недопитым коньяком на столик – Даниэль в этот момент что-то говорил об увольнении, кажется, хватал бутылку со стола – все это Аллессандро задел краем глаза, приходя после сказанного в себя. Александра, Сашенька… Одно из немногих, что имело в жизни Аллессандро смысл, было осквернено сейчас устами самого близкого, лучшего друга, который воочию видел Аллессандро в больнице после выяснения отношений с ее мужем…
Даниэль уже отошел к окну и повернулся к своей потенциальной угрозе на данный момент спиной, когда Аллессандро очень медленно и неспешно, чтобы его действия были слабо заметны в отражении в стекле на фоне темного неба, приподнимался с кресла, сжимая в левой руки ремешок от сумки, который прикреплялся к ней металлическими крючками. Нет-нет, гнев не мешал Аллессандро действовать разумно, но в данной ситуации на мирное урегулирование конфликта и решение вопросов требовалось немного времени, выиграть которое возможно за счет…
Шаги Аллессандро были в буквальном смысле кошачьими – быстрыми, но гладкими, как по льду. Подойдя к Даниэлю со спины почти вплотную, в одно мгновение одним мощным выбросом левой руки Аллессандро попытался схватить левое запястье Даниэля, левой же рукой – правое, в котором Хайд держал телефон, причем так, чтобы трубка выпала на пол. Все это Аллессандро делал молча, без единой экспрессивной эмоции на лице. Были лишь сурово поджаты губы, в глазах искрилась самая настоящая злость. Злость! Какую никогда никто не видел на лице директора в стенах школы! Ну молодец, Хайд, допрыгался..!

рпапрарп

ропропро